Диана Уинн Джонс - Дом ста дорог [with w_cat]

210

Дрожь не прошла и по дороге на кухню, и даже когда они с Бродягой ужинали пирогом со свининой. Ещё больше затрясло Чармейн, когда она заметила на полу недавнюю лужицу, которая теперь затекла под стол и, в добавок, перепачкала белое брюшко Бродяги. Его мокрая шерсть оставила на ногах и одежде девочки несколько липких пятен. Чармейн взглянула на свою блузку, полу расстёгнутую, с болтающимися краями, — ах да, ведь она оторвала от неё две пуговицы! — и обнаружила чай даже на ней. От этого её зазнобило ещё больше. Девочка отправилась в спальню и переоделась в шерстяной свитер, связанный её мамой, но дрожь не утихала. Снаружи зашумел ливень. Его крупные капли стучали в окно и падали в очаг через кухонную трубу. Шум дождя заставлял Чармейн трястись ещё больше. Она полагала, что виной тому испытанное потрясение, но дрожь и холод не покидали её тела.

— Да что же такое! — воскликнула девочка. — Дедушка Уильям, как мне разжечь огонь?

— Помнится, я зачаровал очаг, — раздался мягкий голос двоюродного дедушки Уильяма. — Брось в него что-нибудь, что сможет разгореться, и скажи вслух: «Пламя, гори» — огонь тут же зажжётся.

Чармейн огляделась по сторонам, в поисках чего-нибудь, что сможет разгореться. Первым на глаза попался её же мешок, но в нём ещё оставались яблочный торт и пирог со свининой, к тому же ей нравился этот мешок: миссис Бейкер вышила на нём очаровательные цветы. Следующее, что пришло девочке на ум, — бумага в кабинете двоюродного дедушки Уильяма. Отличный вариант, вот только для его осуществления предстояло подняться со стула, пройти в кабинет, а потом ещё и собирать её. Чармейн подумала о белье в прачечных мешках, стоящих у раковины, но решила, что двоюродный дедушка никак бы не одобрил сожжение его одежды. С другой стороны, ведь имелась её собственная грязная блузка с оторванными пуговицами, валявшаяся тут же, под ногами.

— Она безнадёжно испорчена, — подбодрила себя Чармейн, а затем подхватила сырую испачканную блузку и кинула в лоно очага.

— Пламя, гори, — приказала она.

Очаг с грохотом ожил, и через несколько минут в его пасти заплясал яркий огонь. Девочка улыбнулась и зажмурилась от удовольствия. Только она подвинула стул ближе к теплу очага, как пламя вдруг яростно зашипело; во все стороны повалили клубы пара, из которого начали появляться мыльные пузыри. Тысячи мыльных пузырей: большие, маленькие, переливающиеся всеми цветами радуги, — они поднялись до самой трубы, сползли на пол и продолжали множиться. Пузыри парили по всей кухне, оседали на столе и грязной посуде, лопались перед носом растерянной Чармейн, оставляли влажные следы на её коже. За несколько секунд мыльный ураган заполнил всю кухню пеной, не позволяя девочке нормально дышать.

— Я совсем забыла о мыле! — воскликнула Чармейн, задыхаясь в образовавшейся бане.

Бродяга счёл пузыри своими личными врагами и быстренько спрятался под стул, бешено тявкая и рыча оттуда на мыльный каскад. Девочка никогда бы не подумала, что от такой крохотной собачонки может исходить столько шума.

— Да замолчи, наконец! — прикрикнула на него Чармейн. По её лицу струился пот, а с прядей волос капала осевшая пена.

— Думаю, придётся раздеться, — пробормотала девочка, лихо отбиваясь от мыльных облаков.

Раздался стук дверь.

— Теперь уже не придётся, — добавила она.

В дверь снова постучали. Чармейн опустилась на стул, надеясь, что за дверью кто угодно, только бы не лаббок. Когда же стук раздался в третий раз, девочка нехотя поднялась и сквозь мыльные завесы направилась посмотреть, кто же там барабанит. «Возможно, Ролло хочет укрыться от дождя,» — подумала Чармейн.

— Кто там? — крикнула девочка, прислонившись к двери. — Что вам надо?

— Впустите меня! — раздался голос по ту сторону. — Я вымок под дождём!

Кем бы ни оказался пришелец, голос его звучал звонко и молодо, никаких сиплых ноток, как у Ролло, и никакого жужжания, напоминающего лаббока. Несмотря на шипенье мыльного урагана и чпоканье лопающихся пузырей, Чармейн отчётливо слышала, как неистово хлещет дождь за дверью: по листьям, по дорожке, по крыльцу. Однако девочка всё же не верила гостю — его слова могли оказаться обычной уловкой.

— Впустите же! — прокричал незнакомец. — Меня ждёт сам волшебник!

— Неправда! — также громко ответила Чармейн.

— Я отправил ему письмо! — убеждал голос за дверью. — Моя матушка договорилась о моём приезде. У вас нет права держать меня за дверью!

Лязгнула задвижка. От неожиданности Чармейн только и успела, что упереться обеими руками в дверь, не давая ей раскрыться. Тем не менее, дверь распахнулась, и в кухню вскочил промокший до нитки юноша. Волосы его, по-видимому, курчавые, свисали мокрыми сосульками, с которых беспрестанно капало. Свитер, брюки и заплечный мешок, совершенно тёмные от воды, водянисто поблёскивали на свету, в ботинках жутко чавкало и хлюпало. Едва парень ступил на порог, как от него потянулись тонкие струи пара. Он стоял у входа, глядя на кишащие и кружащие вокруг мыльные пузыри, на тявкающего без передыху под стулом Бродягу, на Чармейн, которая то и дело утирала пот и пристально рассматривала его сквозь мокрые пряди волос, на горы грязной посуды и стол, заваленный чашками, на толстые мешки с бельём, В конце концов, юноша окинул взором весь беспорядок, который, несомненно, потряс его до глубины души. Он открыл было рот да так и забыл его закрыть, лишь взгляд его скакал с одного диковинного зрелища на другое, а мокрая одежда тихонечк

о пускала пар.

Терпению Чармейн пришёл конец. Она ухватилась за челюсть гостя и со звоном захлопнула её. Её пальцы почувствовали под собой несколько жёстких волосков, говорящих, что юноша куда старше, чем кажется.

— Дверь бы за собой хоть закрыл, — заметила ему Чармейн.

Парень обернулся и посмотрел на струи ливня, хлеставшие у порога.

— Ах да, — встрепенулся он, бросившись закрывать дверь, и, когда задвижка легла на место, спросил: — Что тут творится? Ты ученица волшебника?

— Нет, — ответила Чармейн. — Я только присматриваю за домом, пока волшебник в отлучке. Он болен, поэтому эльфы забрали его, чтобы вылечить.

— А он не предупредил тебя, что я приеду? — с тревогой проговорил юноша.

— Эльфы забрали его тотчас после моего приезда, — произнесла Чамремйн, — он много чего не успел мне рассказать.

Девочке вдруг вспомнилась стопка писем с безнадёжными мольбами об ученичестве. Возможно, под «Das Zauberbuch» лежало и письмо этого парня. Она попыталась припомнить, но тявканье Бродяги сбивало её с мысли.

— Да угомонись ты, Бродяга, — крикнула Чармейн, и тут же обратилась к парню: — Как тебя зовут?

— Питер Регис, — представился он. — Моя матушка — верховная ведьма Монтальбино. Они с Уильямом Норландом большие друзья, и она договорилась, чтобы я приехал сюда. Пёсик, помолчи. Так что здесь меня ждали, и я останусь.

Словно в подтверждение слов, он снял с плеча свой промокший дорожный мешок и кинул на пол. Бродяга тут же перестал лаять и вылез из-под стула, чтобы обнюхать мешок — вдруг он окажется опасным. Питер же придвинул к себе стул, снял мокрый свитер и повесил на спинку. Рубашка, оказавшаяся на нём, тоже напрочь промокла.

— А ты кто? — спросил юноша, разглядывая Чармейн сквозь кружащие пузыри.

— Чармейн Бейкер, — представилась девочка и пояснила: — Мы зовём волшебника Норланда двоюродным дедушкой Уильямом, хотя двоюродным дедушкой он приходится только тётушке Семпронии. Я живу в Верхней Норландии. А ты откуда и почему пришёл через чёрных ход?

— Я из Монтальбино, — ответил Питер. — И, если тебе интересно знать, я заблудился, пытаясь срезать путь. Мне уже доводилось бывать тут однажды, когда моя матушка договаривалась с волшебником Норландом о моём ученичестве, но дорогу я плохо запомнил. А ты давно здесь?

— Приехала сегодня утром, — откликнулась Чармейн, про себя поражаясь факту, что прошёл всего только один день — ей казалось, что недели.

— А-а, — протянул Питер, рассматривая груду чашек среди парящих пузырей. Он словно подсчитывал, сколько же чая за это время успела выпить девочка: — Такое ощущение, будто ты тут месяц прожила.

— Когда я приехала, тут уже царил весь этот беспорядок, — холодно заметила Чармейн.